Ряд экспертов России, оценивая вывод войск международной коалиции из Афганистана полагают, что этот шаг является индикатором не кризиса внешней политики США, а выходом из него, поскольку он позволяет сместить акцент вопроса кризиса распространения демократии к глобальной конкуренции с Россией и КНР [1]. Данный подход к оценке этого знакового события в мировой политике позволяет пересмотреть концепцию либерального миропорядка, продвигаемого США с позиции его виртуализации.
В западной академической мысли во втором десятилетии XX в. стали появляться аналитические материалы относительно заката этого порядка, что обусловлено ростом значимости и влиятельности авторитарных режимов, главным образом России и Китая [2]. Критиковался тезис Ф. Фукуямы о конце истории, да и сам философ переосмыслил данный подход [3, c. 32]. Вместе с тем ряд ученых утверждают, что это далеко не так и либеральный миропорядок является жизнеспособным [4, c. 8], а его формула «минимизация рисков войны + свобода торговли + права человека» [5] является залогом стабильности системы мировой политики.
В данной статье обосновывается тезис о том, что проблема современного декларируемого либеральным миропорядка состоит в том, что он существует одновременно в двух плоскостях – виртуальном и реальном. Эти плоскости могут: а) пересекаться, когда первая объясняет правила существования другой; б) существовать параллельно, когда реалии второй не соответствуют системе ценностных координат первой, превращая либеральный миропорядок в симулякр.
Теоретическим фреймом статьи, закладывающим направление аргументации выдвигаемого тезиса, является теория Ж. Бодрийяра о новом мировом порядке, строительным материалом которого выступают симулякры. В своей книге «Дух терроризма. Войны в Заливе не было» философ отмечает ряд характеристик столкновения коалиционных сил во главе с США с санкции Совета Безопасности ООН (СБ ООН) с армией Ирака в ответ на вторжение последнего в Кувейт, а именно: а) широкое освещение военных действий в СМИ (прямая трансляция по американскому телевизионному каналу CNN); б) использование приема «параболического зеркала» (эффекта линзы) посредством медиатизации, виртуализации конфликта в отношении угроз, исходящих от Саддама Хусейна («…они видят Саддама таким, каким они хотели бы его видеть, современным героем, достойным того, чтобы его победить… Но Саддам остается торговцем коврами»); в) сохранение статус-кво в регионе после войны (сохранение президентского поста С. Хусейном) [6, c. 66].
Исходя из этого, вывод Бодрийяра о том, что война в Заливе была «консенсуальной войной», войной не в привычном витальном смысле или как результат стремления к власти, а как насилие для устранения конкурентов («инаковости»/«другого») в процессе либерально-демократической унификации мира, для предотвращения войн как традиционного, способного подорвать устанавливаемую систему мирового контроля «конфликтного насилия», при которой создаваемые СМИ симулякры («нулевая степень контента») выступают механизмом оправдания этой «консенсуальной войны» и создаваемого либерального мирового порядка [6, c. 90–92].
Обобщая обозначенные характеристики американской военной кампании в Ираке, Бодрийяр выводит следующие особенности либерального мирового порядка:
- распространение западными странами во главе с США «мягкого, изощренного демократического традиционализма всеобщего согласия»/«просвещенного фундаментализма» относительно прав человека и «сентиментального» гуманизма;
- данное распространение происходит через создание посредством СМИ непропорционального действительности уровня угроз этому «просвещенному фундаментализму», что обусловлено неверием Запада в собственную силу (апотропия);
- международный порядок выкристаллизовывается в соответствии с формулой: «порядок там, где ничего нет, беспорядок там, где что-то есть» (иными словами, где есть альтернатива либерализму, там беспорядок, а там, где внедряют либеральные ценности (даже если они искажены), – порядок) [6, c. 85–88].
Применяя эту теорию к обоснованию ключевого аргумента статьи, можно вывести следующую его трактовку в терминологии Ж. Бодрийяра. Именно в силу того, что информация в настоящее время играет важную роль в жизни мирового сообщества, она является инструментом не только оправдания «консенсуальных войн» посредством запуска эффекта линзы (пересечение виртуального и реального измерений), но и их разоблачения (параллелизация двух измерений), что определяет необходимость формирования нового врага/«другого» – перенастройка фокуса линзы информации.
Данный тезис обосновывается с помощью анализа нескольких кейсов мировой политики в контексте: а) борьбы США как промоутера либерального миропорядка с элементами «инаковости» на мировой арене, препятствующими слаженному функционированию этого порядка; б) противоречий реальных действий США провозглашаемым ценностям с использованием международных организаций, научных публикаций, академических обсуждений и репортажей блогеров на видеохостинге YouTube. В целях систематизации анализа выбранные кейсы расположены в хронологическом порядке в виде нижеследующей таблицы, включающей их условную классификацию по периодам в зависимости от актуализированного вида «инаковости».
Таблица 1
Периодизация видов угроз стабильности
мирового либерального порядка
|
Период |
Событие |
Особенности |
Цель |
|
1990–2000 гг. |
Война в Ираке |
Резолюция СБ ООН № 678 |
Обоснование необходимости поддержания стабильности в мире |
|
Война в Сомали |
Резолюция СБ ООН № 794; дискредитация ООН как организации, которая может обеспечить мир и порядок |
||
|
Война на Гаити |
Резолюция СБ ООН № 940 |
||
|
Война в Боснии и Герцеговине |
Без резолюции СБ ООН; на основе «Меморандума о взаимопонимании между главнокомандующим объединенными силами НАТО в южной зоне Европы и командующим силами ООН по охране в бывшей Югославии» |
||
|
Война в Ираке |
Без резолюции СБ ООН; обвинение Саддама Хусейна в производстве оружия массового уничтожения (ОМУ) |
||
|
Война в Югославии по созданию автономии Косово |
Без резолюции СБ ООН; актуализация вопроса права наций на самоопределение в кейсе Косово |
||
|
2001–2003 гг. |
Война в Афганистане |
Резолюция СБ ООН № 1386; введение в международный политический дискурс понятия «обязанности защищать» для обоснования «гуманитарных интервенций» |
Обоснование необходимости борьбы с международным терроризмом |
|
Война в Ираке |
Без резолюции СБ ООН; обвинение Саддама Хусейна в производстве ОМУ и пособничестве терроризму |
||
|
2003–2014 гг. |
«Цветные революции»: «революция роз» в Грузии «оранжевая революция» в Украине «тюльпановая революция» в Кыргызстане |
Использование НПО в качестве инструмента массовой мобилизации |
Обоснование необходимости противостояния автократиям (демократический транзит) |
|
Вооруженный конфликт в Южной Осетии |
Информационная война вокруг вопроса об агрессоре – Грузия или Россия (по сути, дебаты вокруг амбивалентных положений международного права о праве наций на самоопределение и гарантий территориальной целостности суверенного государства) |
||
|
«Арабская весна» (2010–2011 гг.): |
Использование социальных медиа в качестве инструмента массовой мобилизации |
||
|
Гражданская война в Ливии (февраль–октябрь 2011 г.) |
Резолюция СБ ООН № 1973 (создание бесполетной зоны для защиты мирного населения) |
||
|
2014–2021 гг. |
Евромайдан |
Приход к власти прозападных политиков, культивация националистических идей |
Необходимость сдерживания России и Китая, препятствующих глобальному демократическому транзиту |
|
Вооруженный конфликт на востоке Украины |
Информационная война вокруг вопроса об агрессоре – Украина (официальный Киев) или Россия (по сути, дебаты вокруг амбивалентных положений международного права о праве наций на самоопределение и гарантий территориальной целостности суверенного государства) |
||
|
Война в Ираке |
В сотрудничестве с официальным Багдадом; вмешательство в рамках военной операции США и их союзников против ИГИЛ «Непоколебимая решимость», осуществляемой без прямой санкции ООН |
||
|
Гражданская война в Сирии |
Без соглашения с официальными властями Сирии; вмешательство в рамках военной операции «Непоколебимая решимость» |
||
|
Гражданская война в Ливии |
На основе обращения Правительства национального согласия Ливии; вмешательство в рамках военной операции «Непоколебимая решимость» |
Анализ последствий ключевых событий на каждом из этапов позволяет проследить процесс параллелизации виртуального и реального измерений либерального миропорядка.
Первый этап (1990–2000 гг.). Важными характеристиками этого периода являются следующие. Во-первых, игнорирование Вашингтоном ООН, начиная с 1995 г., необходимости получения резолюций СБ ООН на проведение военных операций в третьих странах и активное продвижение НАТО в этом статусе.
Во-вторых, наращивание мощи НАТО, при котором создаются инструменты расширения альянса и запускается сам этот процесс: а) 1991 г. – создание Совета североатлантического сотрудничества (с 1997 г. – Совет евроатлантического партнерства); б) 1994 г. – запуск программы «Партнерство ради мира»; в) 1999 г. – вхождение в альянс Венгрии, Польши, Чехии. В этом контексте М. Саротте, профессор Университета Дж. Хопкинса и член Совета по международным делам, в своей вышедшей недавно монографии «Ни на один дюйм: Америка, Россия и патовая ситуация после “холодной войны”» («Not One Inch: America, Russia, and the Making of Post-Cold War Stalemate») на основе анализа большого количества архивных материалов отмечает, что расширение НАТО на восток кроме внутриполитических детерминант как в США (победа республиканцев на выборах в Конгресс), так и в России (централизация власти после правительственного кризиса 1992–1993 г.) было обусловлено его восприятием основной массой политического истеблишмента США в качестве своеобразного трофея победителя в «холодной войне» на фоне отсутствия формально закрепленной договоренности о гарантиях неприсоединения новых членов к альянсу между Москвой и Вашингтоном [7]. Исходя из этого, автор отмечает, что предположительное высказывание экс-госсекретаря США Дж. Бейкера в разговоре с М. Горбачевым о «не расширении НАТО на восток ни на дюйм» можно интерпретировать как «отсутствие и дюйма ограничений в расширении НАТО» [7].
В-третьих, результаты военных интервенций резко контрастируют с декларированными целями. Так, согласно данным Индекса слабых государств (Fragile States Index) за 2021 г., Ирак находится на 20-м месте среди 179 государств с 96,2 баллами по шкале от 0 до 120 (120 баллов – индикатор фактического отсутствия институционального базиса государства) [8]. Сомали занимает вторую строчку рейтинга (110,9 баллов), а Гаити – 13-ю (97,5 баллов), Босния и Герцеговина – 77-ю (72,9 баллов) [8]. Все государства, где западные страны во главе с США пытались восстановить мир и порядок, находятся либо в категории «предосторожности», либо «угрозы», но не «самоподдерживающей стабильности» или «стабильности».
При осуществлении же самих интервенций в целях установления мира и порядка большое количество жертв оказалось среди мирных граждан. Невозможность сокрытия фактов привело к расследованию действий стран НАТО в рамках Международного уголовного трибунала по бывшей Югославии, действовавшего с 1993 г. по 2017 г. Однако нарушений установлено не было [9], c. 155].
Второй этап (2001–2003 гг.). На данном этапе ввиду расхождения целей и результатов усилий по поддержанию мира и стабильности в качестве элемента «инаковости» был обозначен международный терроризм (главным образом использующий исламскую риторику). Однако проблемы синхронизации двух измерений мирового порядка обозначились уже в первые годы военных операций в Афганистане и Ираке и не исчезли до настоящего времени. Так, согласно данным Глобального индекса терроризма (Global Terrorism Index) за 2020 г., Афганистан занимает первое место по уровню террористических угроз, за ним следует Ирак [10]. Вместе с тем, как отмечается в докладе Управления ООН по наркотикам и преступности за 2020 г., площадь посевов опийного мака в Афганистане возросла на 37% (в сравнении с 2019 г.) [11]. И это можно объяснить симулятивными способами борьбы с культивацией опиумного мака: проведение представителями правоохранительных органов видеосъемки процесса уничтожения части посевов в качестве отчета перед донорами, выделившими для этого финансирование, при сохранении основной части урожая [12]. Сегодня ситуация усложняется введенными международными санкциями в отношении талибов и сильной засухой в Афганистане, что детерминирует выращивание местными жителями мака как а) наиболее неприхотливой культуры и б) товара, имеющего стабильные рынки сбыта [13].
Более того, обученные США силовые структуры Афганистана и Ирака оказались симулякрами, что проявляется в том, что:
- во-первых, до 30% их личного состава существует только на бумаге в целях получения дополнительного финансирования [14, c. 70]. При этом их финансирование (большей частью со стороны США) шло не на выплату заработной платы военным (в Афганистане в среднем составляла $200) и создание благоприятных бытовых условий, а растворялось в коррупционных схемах [15];
- во-вторых, отсутствие мотивации к оказанию сопротивления террористическим силам.
Как результат – рост популярности экстремистских организаций среди населения и нарушения прав человека во время обстрелов мирных жителей, которые выступили «непреднамеренными жертвами».
Третий этап (2003–2014 гг.). Этот период характеризуется одобрением в 2006 г. СБ ООН резолюции № 1674. Необходимость ее принятия была актуализирована гуманитарными интервенциями, обусловившими проблематику «суверенитет государства / невмешательство во внутренние дела государств vs права человека / безопасность человека» на фоне фактической индифферентности США к геноциду в Руанде и инициировании войны в Ираке по недоказанным обвинениям С. Хусейна в разработке оружия массового уничтожения и пособничестве терроризму. Согласно этой резолюции, правительства несут ответственность за обеспечение прав человека на территориях своих государств и за адекватное наказание лиц, виновных в фактах геноцида, военных преступлений, этнических чисток и преступлений против человечности, и если они не могут выполнять свои обязательства, международное сообщество обязуется реагировать на это [16].
По сути, понятие суверенитета как права на осуществление власти на определенной территории было трансформировано в обязательство/ответственность, а на первое место вышла безопасность человека, а не государства, что лежит в основе принципа «обязанности защищать», расписанного в докладе созданной в 2001 г. канадским правительством Международной комиссии по вмешательству и государственному суверенитету (International Commission on Intervention and State Sovereignty) и нацеленного на анализ возможности изменения статус-кво в системе треугольника «национальный суверенитет – права человека – мировое сообщество» [17, c. 434].
На фоне сделанного акцента на важности защиты прав человека повестка дня поддержания либерального миропорядка этот период характеризуется: а) фокусом его виртуального измерения на квалифицированных нелиберальными политических режимах и курсом на глобальный демократический транзит посредством мобилизации неправительственными организациями, а в последующем и социальными медиа недовольных групп населения; б) медиатизацией вопроса о соответствии действий геополитических центров силы нормам международного права, главным образом в рамках проблематики «право наций на самоопределение vs гарантия территориальной целостности суверенного государства».
Однако вместо стабильных демократических режимов сформировался пул государств т. н. «серой зоны», которые в классической классификации политических режимов невозможно отнести ни к автократиям, ни к демократиям [18, c. 9]. В настоящее время, согласно данным Freedom House, среди государств, в которых произошли «цветные революции», в категорию «свободных» входит только Тунис. Частично свободными признаны Грузия и Украина, а все остальные (Кыргызстан, Ливия, Сирия, Йемен) классифицируются как несвободные [19].
Четвертый этап (2014–2021 гг.). Для данного периода после признанного Вашингтоном по итогам афганской военной кампании провала глобально навязываемой демократизации характерна своеобразная гибридизация «другого», угрожающего либеральному миропорядку, которая наиболее четко показывает параллелизацию виртуального и реального измерений этого порядка. Главными нарушителями либеральных ценностей в мировом масштабе провозглашаются Китай и Россия. Вторым по значимости нарушителем глобального порядка объявляется терроризм, противостояние которому ведется в контексте противостояния прежде всего России в Сирии и по вопросу Украины (если учитывать, что местных жителей ДНР и ЛНР в западном политическом дискурсе называют террористами), но который, по сути, явился порождением дестабилизации политических систем стран, охваченных протестами (формирование ИГИЛ, приход к власти исламистов в Ливии и Египте на фоне событий «арабской весны», а также раскол Украины в результате Евромайдана).
Апотропия в отношении России как сдерживание противника посредством создания симулятивного устрашающего образа проявляется не только в аспекте «консенсуальных войн» в Сирии и Украине, но и в рамках вопросов практического взаимодействия со странами Запада в целом и США в частности. При этом демонизация политического режима России не выдерживает критики, прежде всего, в западном научном сообществе. В качестве доказательства можно привести недавно выпущенную книгу директора Института европейских, российских и евразийских исследований при Университете Вашингтона М. Ларуэль «Является ли Россия фашистской?: Анализируя пропаганду Востока и Запада» («Is Russia Fascist?: Unraveling Propaganda East West»), цель которой состояла в том, чтобы выяснить, можно ли квалифицировать политический режим в России как фашистский, что идет в фарватере процесса пересмотра итогов второй мировой войны и масштабного переписывания истории в странах Восточной Европы. Результат проведенного исследования: «фашистский» является неуместной категорией для характеристики политического режима в России. Автор обосновывает, что идеологическую основу политического режима в России составляет «здоровый»/«сдержанный»/«ответственный» либеральный консерватизм – либерализм, который имел место в странах Европы до 1960-х гг. и который сменился «чрезмерным либерализмом», предполагающим отказ от традиционных семейных и национальных ценностей и сильного государства в пользу неограниченного индивидуализма [20].
В практической плоскости симулятивный характер демонизации России проявляется, в частности, в энергетическом кризисе в Европе, обусловленном, прежде всего, двумя факторами: а) уровнем развития «зеленой» экономики в европейских государствах, недостаточным для удовлетворения потребностей населения (финансовая затратность, зависимость от климатических условий, которые, в частности, обусловили введение в строй трех угольных ТЭЦ в Великобритании); б) перенаправлением поставок СПГ (сжиженного природного газа) из США на более перспективные рынки Азии (включая КНР). Представляется, что именно парадоксальность ситуации, при которой США как глобальный либеральный миссионер, по сути, отказывается от своей ценностной системы в пользу экономической целесообразности (при этом данная целесообразность, учитывая направление поставок СПГ, также не была продиктована либеральными приоритетами) и оставляет европейских потребителей без энергоносителей накануне начала отопительного сезона, детерминировала необходимость обвинений в адрес «другой» России.
Апотропия в отношении Китая проявляется в создании AUKUS (трёхстороннего оборонного альянса, образованного Австралией, Великобританией и США). Организация имплицитно позиционируется как механизм сдерживания Китая в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР). Однако данная характеристика может быть поставлена под сомнение в силу нескольких факторов. Во-первых, вопрос поставок атомных подводных лодок в Австралию, сопровождавшийся срывом соглашения между Канберрой и Парижем, выкристаллизовывает проблему не всегда честной конкуренции внутри западного мира, живущего по либеральным принципам. Как отмечает Ф. Лукьянов, это «поворот в себя» и, по сути, «подрыв процесса либеральной интернационализации» [21].
Во-вторых, сама организация не меняет баланса сил в АТР – в альянсе нет ни Южной Кореи, ни Японии, ни Индии, традиционно имеющих напряженные отношения с Китаем, включая территориальные споры в регионе. Более того, на территории первых двух даже дислоцированы американские контингенты.
На этом фоне можно предположить, что создание AUKUS было механизмом продекларировать перефокусировку внешней политики США с Ближнего Востока на Азию (АТР) с наибольшим резонансом, используя такие особенности этого союза, как: а) сам факт инициативы, исходящей от США; б) предложение сотрудничества не только в традиционной системе безопасности (подводный флот), но и в «модных» отраслях (обеспечение кибербезопасности, искусственный интеллект, квантовые технологии); в) антикитайская риторика [22]. Однако, по сути, данной перефокусировки с созданием AUKUS не произошло: США располагают крупными военными базами в Саудовской Аравии, Катаре, ОАЭ, Бахрейне и Турции [14, c. 71].
В-третьих, НАТО остается главным военно-политическим блоком, на который опирается США, принимая во внимание гарантии пятой статьи устава альянса об обязанности коллективного ответа на вызовы безопасности для одного из членов. Более того, существует ряд базовых договоренностей о сотрудничестве в военной сфере между:
- США, Новой Зеландией и Австралией (ANZUS, или Тихоокеанский пакт безопасности от 1951 г., предусматривающий оказание взаимной помощи при дестабилизации ситуации в АТР);
- США и Японией (Договор о взаимном сотрудничестве и гарантиях безопасности от 1960 г., предусматривающий размещение военного контингента США в Японии и оказание взаимной военной поддержки в случае внешней агрессии в отношении одного из участников договора);
- США, Японий, Индией и Австралией (Четырехсторонний диалог по безопасности (QUAD), инициированный в 2007 г.);
- США и Австралией (Соглашение о размещении американских подразделений морской пехоты на территории Австралии от 2011 г.);
- США и Индией (Базовое соглашение об обмене и развитии сотрудничества в сфере обороны от 2020 г., предусматривающее предоставление индийским военным навигационных данных США).
Представляется, что эти договоренности могли бы стать основой для формирования полноценного военно-политического союза, но их потенциал не был использован при создании AUKUS. В этом аспекте последний можно рассматривать как «ситуативный»/тактический альянс [22].
В-четвертых, в истории американо-китайских отношений уже были подобные симулятивные попытки сдерживания Китая, которые, тем не менее, не разрушали полностью американо-китайские отношения:
- фактическое признание Дж. Бушем младшим Индии в качестве ядерной державы в 2006 г. (когда Вашингтон и Нью Дели заключили соглашение о поставках американских ядерных технологий и топлива в Индию в обмен на допуск последней инспекторов МАГАТЭ на свои гражданские объекты ядерной инфраструктуры);
- подписание соглашения о создании Транстихоокеанского партнерства в 2015 г. (из которого США вышли в 2017 г.).
На контрасте с Россией примечательно, что в отношении КНР в экспертном сообществе дискурс ее демонизации идет в ракурсе практической значимости КНР для США – оформившегося симбиоза, обозначенного Н. Фергюсоном как «Кимерика» (финансовая взаимозависимость между США и КНР, оформившаяся к началу 2000-х гг. и основанная на предоставлении в долг США китайских активов, созданных в реальном секторе экономики) [23, c. 333–334]. В частности, Ф. Закария в одной из последних статей для Foreign Affairs указывает на то, что традиция внешней политики США в отношении КНР состоит в поддержании баланса сдерживания и взаимодействия, поскольку Китай выгоднее интегрировать в мировую экономику, нежели провоцировать его на деструктивное поведение действиями по его изоляции [5].
Таким образом, проблема либерального миропорядка состоит в его амбивалентности и постоянной параллелизации его виртуального и реального измерений. Для поддержания его стабильности и создания условий для симбиоза этих двух плоскостей в мировой политике необходимо сохранять дихотомию «мы – они». В качестве последних определяются различные традиционные и нетрадиционные акторы современной системы международных отношений посредством апотропии – сознательного преувеличения исходящих от них угроз либеральным ценностям для обоснования необходимости их сдерживания. Однако результаты подобного сдерживания, которые не могут быть сокрыты в условиях медиатизации современной жизни, имеют противоположный эффект, проявляющийся в терминологии Ж. Бодрийяра в установлении «порядка» там, где нет конструктивных альтернатив либерализму, но где выкристаллизовывается несоответствие либеральных ценностей социально-политическим реалиям. Как следствие, это детерминирует поиск нового «другого» («инаковости») для приведения мирового порядка в баланс, формируя замкнутый круг.
Автор: ИСАП
Литература:
[1] Суслов Д. Лекция «Что такое “Большая Евразия”?» в рамках международной молодежной школы «Studia Baltica» (12–19 сентября 2021 г., г. Калининград).
[2] Каган Р. Диктаторы вернулись: а мы будто этого не замечаем (28.04.2008) // URL: https://inosmi.ru/world/20080428/241035.html
[3] Фукуяма Ф. Америка на распутье: Демократия, власть и неоконсервативное наследие. М.: АСТ, 2007.
[4] Ikenberry J. The end of liberal international order? // International Affairs. 2008. Vol. 94. № 1.
[5] Закария Ф. Новый китайский кошмар // Россия в глобальной политике. 2020. № 4. Июль–август // URL: https://globalaffairs.ru/articles/novyj-kitajskij-...
[6] Бодрийяр Ж. Дух терроризма: Войны в заливе не было. М.: РИПОЛ классик, 2016.
[7] Not One Inch: America, Russia, and the Making of Post-Cold War Stalemate. Web Seminar / Woodrow Wilson International Center for Scholars (08.11.2021) // URL: https://www.wilsoncenter.org/event/not-one-inch-am...
[8] Fragility in the World 2021 // URL: https://fragilestatesindex.org
[9] The Handbook of Global Security Issues / Eds. M. Kaldor, I. Rangelov. Chichester: Wiley Blackwell, 2014.
[10] Global Terrorism Index 2020. Measuring the Impact of Terrorism. Institute for Economics and Peace // URL: https://www.visionofhumanity.org/wp-content/upload...
[11] World Drug Report 2021. Executive Summary. Policy Implications // URL: https://www.unodc.org/res/wdr2021/field/WDR21_Book...
[12] Варламов И. Афганистан: производство проблем на экспорт | «Во все тяжкие» в жизни, а не в сериале [Видео] (20.05.2021)
[13] Trofimov Y. Afghanistan’s Opium Business Cranks Up as the Taliban Look the Other Way (21.11.2021) // URL: https://www.wsj.com/articles/afghanistans-opium-bu...
[14] Цуканов Л. Ловите «сайгонский момент»: учтут ли США афганские ошибки при выходе из Ирака // Эксперт. 2021. № 37.
[15] Варламов И. Афганская война: репортаж из Кабула / Кладбище империй: как «Талибан» оказался сильнее США [Видео] (27.08.2021)
[16] Резолюция № 1674 (2006), принятая Советом Безопасности на его 5430-м заседании 28 апреля 2006 г. // URL: https://undocs.org/ru/S/RES/1674(2006)
[17] Contemporary Security Studies / Ed. Collins A. Oxford: Oxford University Press, 2013.
[18] Carothers T. The End of the Transition Paradigm // Journal of Democracy. 2002. № 13:1.
[19] Global Freedom 2020 [Интерактивная карта «Статус Глобальной Свободы»] // URL: https://freedomhouse.org/explore-the-map?type=fiw&...
[20] What is Russia’s National Idea? Web seminar / Simone Weil Center for Political Philosophy [Видео] (28.10.2021)
[21] Лукьянов Ф. Лекция «Многополярная архитектура XXI века: в чем роль России?» в рамках международной молодежной школы «Studia Baltica» (12–19 сентября 2021 г., г. Калининград).
[22] Бордачев Т. Красота AUKUS и изменения в международной политике (12.10.2021) // URL: https://globalaffairs.ru/articles/krasota-aukus/
[23] Ferguson N. The Ascent of Money. A Financial History of the World. New York: The Penguin Press, 2008.
При использовании материалов ИСАП ссылка на источник обязательна
Постоянный адрес статьи: https://isap.center/analytics/70