Специфика взаимоотношений КНР и Центральной Азии в целом и Кыргызстана, в частности, как правило, рассматривается в контексте инициативы «Один пояс – один путь» (ОПОП). Стартовавший в 2013 г. проект находится под пристальным вниманием ученых, СМИ и политиков. При этом особый акцент делается на специфику реализации Китаем инфраструктурных проектов в рамках ОПОП и связанную с ней проблематику роста государственной задолженности стран – участниц проекта (особенно в кейсах Таджикистана и Кыргызстана). В последнем аспекте в качестве доказательств негативных последствий экспорта китайских кредитных средств приводится ставший классическим пример Шри-Ланки, правительство которой было вынуждено передать в аренду Китаю порт, построенный на эти средства, ввиду невозможности их возврата.
В рамках данной статьи анализируется роль акторности Кыргызстана во взаимоотношениях с КНР, а именно: исследуется вопрос того, как к Китаю относится правительство (как группа лиц, принимающих решения) и граждане республики, учитывая, что от этого зависит то, в каких масштабах КНР сможет расширять и наращивать свое присутствие в Кыргызстане. В данных концептуальных фреймах обосновывается тезис о том, что правительство республики, получая заёмные и грантовые средства от Пекина, стремится обеспечить безопасность своего положения в политическом поле, а население, как правило, балансирует между прагматичными выгодами и фобиями в отношении «желтой экспансии».
Принимая во внимание сложность обозначенного тезиса, в статье применяется комплексный теоретический подход к его обоснованию, в том числе: теория «режима ограниченного доступа», теория «дилеммы небезопасности политического режима», теория «умышленного невежества», теория «местного уроженца».
Дилемма небезопасности политического режима в Кыргызстане
Твердая позиция лиц, принимающих решения в Кыргызстане, обеспечивается двумя типами легитимности – со стороны населения и со стороны других политических групп. В последнем случае ключевую роль играет их доступ к финансовым потокам, вокруг которых формируются «режимы ограниченного доступа» – системы взаимоотношений между политическими группами на базе неформальных политико-экономических договоренностей и платежей, нацеленные на предотвращение появления в политическом поле значимых оппонентов [1], с. 3].
Представляется, что китайские кредитные средства можно рассматривать в качестве того ресурса, вокруг которого и формируется подобный режим [2], c. 77]. Во-первых, Китай привлекает политических акторов Кыргызстана прежде всего экономическими возможностями – «щедростью, основанной на превосходстве» [3], c. 210], несмотря на распространенные политические и экспертные алармистские дискурсы о том, что Пекин посредством своих инфраструктурных проектов хочет: а) превратить Центральную Азию в свой сырьевой придаток; б) решить свою проблему перенаселенности [2, c. 78]. Во-вторых, применяя терминологию М. Пелкманса, кыргызско-китайское сотрудничество выстраивается в рамках взаимной «умышленной невежественности» (willful blindness) [4], c. 2], суть которой состоит в том, что правительство КР закрывает глаза на невыгодные для национальной экономики условия получения кредитов от КНР (привлечение китайских подрядчиков, китайской рабочей силы и оборудования, при котором происходит фактический возврат инвестиций в Китай и существует низкий мультипликативный эффект китайских инвестиционных проектов с точки зрения занятости местного населения и трансляции технологических инноваций), а китайские инвесторы не предъявляют претензий к масштабным коррупционным схемам, в которые вовлекаются. Примечательно, что в Китае нет такого закона, по которому китайским компаниям за рубежом запрещалось бы платить иностранным правительствам или другим компаниям за получение возможности вести бизнес или его сохранить [2, c. 82]. В этом контексте репрезентативен кейс компании Shenzhen Sunwin Intelligent Co. Ltd., реализующей второй этап проекта «Безопасный город» в Кыргызстане, руководство которой обратилось в правоохранительные органы, обвиняя кыргызстанского бизнесмена в том, что тот, получив от них взятку за обеспечение победы в тендере (который компания выиграла), запросил дополнительные выплаты. В итоге, судебное разбирательство возбуждено в отношении предпринимателя, а не компании.
Отсюда и факт того, что Пекин изначально закладывает в реализацию своих проектов коррупционные риски. Так, согласно данным американского аналитического центра Gavekal Dragonomics, которые приводятся в публикации The Financial Times, официальные лица КНР допускают потерю до 30% своих вложений в Центральной Азии при реализации ОПОП [5].
Однако в условиях «взаимно приемлемой коррупции» для китайских компаний и для правительства Кыргызстана последнее затягивает себя в ловушку «дилеммы небезопасности политического режима». Суть проблемы состоит в том, что лица, принимающие решения, ограничивающие своим политическим оппонентам доступ к ресурсам, позднее подвергаются дискредитации этими же оппонентами [6], с. 64].
В этом аспекте выделяются три кейса, в которых подвергается сомнению легальность заключенных договоров и контрактов между китайской и кыргызской сторонами:
– первый: подписанное в 1999 г. соглашение о делимитации границы между Кыргызстаном и Китаем, согласно которому 125 000 гектаров земли в Иссык-Кульской области перешло КНР, было использовано оппозиционными группами для обвинения тогдашнего президента А. Акаева в незаконной продаже этой территории соседнему государству и сопровождалось требованиями объявления ему импичмента. В последующем силовое подавление митингов 2002 г., организованных в поддержку одного из ключевых оппонентов экс-президента – А. Бекназарова, задержанного по делу о коррупции, выступило предпосылкой для неконституционной смены власти в 2005 г.;
– второй: в 2016 г. тогдашний министр транспорта КР А. Малабаев обвинил занимавшего на тот момент пост премьер-министра А. Сариева в лоббировании интересов китайской компании Longhai, которая выиграла тендер в 100 млн долларов, несмотря на то, что конкуренты, в отличие от нее, не имели никаких проблем с лицензией;
– третий: через два года после прихода к власти С. Жээнбекова, в 2019 г., было инициировано уголовное дело в отношении его предшественника – А. Атамбаева и его соратников по обвинению в коррупции при использовании кредитов КНР, в том числе при реконструкции столичной ТЭЦ китайской компанией TBEA.
При этом следует отметить, что во всех этих случаях китайская сторона не вовлекалась в разбирательства, что можно рассматривать в качестве подтверждения использования китайских денег для создания «режимов ограниченного доступа».
Симбиоз прокитайских и антикитайских настроений среди граждан КР
В свою очередь, среди населения Кыргызстана преобладают как прагматичные интересы, так и фобии в отношении КНР. Первые, если основываться на данных исследования лаборатории AidData при Глобальном исследовательском институте Уильяма и Мэри (William & Mary’s Global Research Institute) [7], имеют две следующие ключевые детерминанты:
- знание китайского языка расширяет перспективы трудоустройства (например, кыргызстанцы, получившие образование в Китае, как правило, либо устраиваются переводчиками в китайские фирмы, либо начинают предпринимательскую деятельность в сфере образования и студенческих обменов) [8], c. 138];
- широкий спектр предоставляемых полных стипендий на обучение в престижных вузах Китая на фоне а) благоприятных условий для получения визы (невысокие ставки визового сбора, медицинской страховки и доказательств платёжеспособности студента) и б) предлагаемого широкого спектра программ и курсов обучения на английском языке.
В качестве индикатора прагматичности заинтересованности граждан в фокусе этих двух измерений выступает отсутствие стремления у студентов из Кыргызстана не только изучать китайский язык или получить образование, но и знакомиться с Китаем – его культурными особенностями, традициями, политическим устройством [8, c. 139].
Вместе с тем к этой же категории прагматичных расчетов следует отнести и возможность встраивания граждан в борьбу политических лидеров за передел «режима ограниченного доступа» для получения своих бенефиций (например, в виде оплаты за участие в митингах). В качестве примера можно привести антикитайские митинги в Кыргызстане в декабре 2018 г. – январе 2019 г. В ходе выступлений кроме призывов запретить предоставление гражданства Кыргызстана китайцам и смешанные кыргызско-китайские браки, а также выдавать меньше виз китайским гражданам, депортировать китайских нелегальных мигрантов, повлиять на политику КНР в СУАР и искать пути выплаты государственного долга Китаю были также выдвинуты требования сократить введенные штрафы по административным правонарушениям и вернуть прежнюю версию Административного кодекса КР. При этом важно подчеркнуть два момента: во-первых, большинство опрошенных журналистами участников митингов не смогли обосновать мотивы своего участия; во-вторых, организатор митингов – это позиционирующее себя национально-патриотическим движение «Кырк Чоро», члены которого в начале 2020 г. объявили о намерении участвовать в парламентских выборах 2020 г. Данные обстоятельства позволяют утверждать, что митинги, вероятно, были фальстартом предвыборной гонки.
Вместе с тем, даже принимая во внимание малочисленность вышеописанных митингов (максимальное количество участников в митинге 17 января 2019 г., по данным СМИ, составило 200–250 человек) и отсутствие понимания цели их организации у большинства участников, нельзя утверждать, что среди населения отсутствуют фобии в отношении Китая, учитывая характер озвученных требований и призывов. Зачастую они основаны на исторических стереотипах о китайской демографической экспансии, так называемой «желтой опасности» [9], c. 217] и увеличивающейся конкуренции с китайскими мигрантами на рынке труда.
В свою очередь, категоризация данных общественных представлений о Китае в качестве эмоциональных представлений обусловлена следующими детерминантами:
- китайских граждан, находящихся на территории Кыргызстана сезонно или по контракту от нескольких месяцев до нескольких лет, условно можно разделить на три категории [9, c. 231–233]:
- высокооплачиваемые инженеры, работающие в крупных компаниях и живущих со своими семьями на территории республики на срок действия их контракта;
- низкооплачиваемые разнорабочие, живущие без родственников в общежитиях рядом с местом работы и не стремящиеся интегрироваться в местное сообщество в силу языкового барьера;
- бизнесмены, вовлеченные в сферу торговли, – самая интегрированная группа;
- после митингов декабря 2018 г. правительство КР обнародовало данные о количестве китайских граждан, которые пересекли кыргызско-китайскую границу в 2018 г., свидетельствующие о том, что лишь незначительное число китайских граждан остаются в Кыргызстане на постоянной основе [10]:
- 35 215 человек прибыло;
- 34 436 человек выехало;
- с 2010 по 2018 г. 268 граждан КНР сменили гражданство (из них: 171 кыргыз, 72 уйгура, 9 узбеков, 9 дунган, 6 китайцев, 1 казах и 60 вступили в брак с кыргызстанцами;
- влияние китайских мигрантов на рынок труда в Кыргызстане ограничено в силу следующих двух факторов [11], c. 149]:
- с одной стороны, низкий уровень профессиональной компетенции граждан КР для работы с оборудованием, которое используют китайские компании, реализующие тот или иной проект;
- с другой стороны, граждане КР сами не всегда соглашаются на тяжелые условия труда, в которых трудятся китайцы-мигранты (в частности, низкая оплата труда, ненормированный рабочий день), предпочитая выезжать в статусе трудовых мигрантов в Россию.
В свою очередь, настроения синофобии среди населения обусловливают обвинения в экологических проблемах и коррупционных скандалах китайских инвесторов. На местном уровне, в отдаленных регионах республики происходит перенос негативных эмоций с недоступного для жителей правительства на китайских рабочих и менеджмент китайских компаний. Данный феномен обусловлен особенностями формирования «режима ограниченного доступа» в Кыргызстане вокруг так называемого «местного уроженца» (native son). Согласно автору термина А. Исмаилбековой, в основе этого феномена лежит недоверие населения правительству, которое не выполняет свои социальные обязательства и повлиять на которое можно через те же механизмы коррупции [[12], c. 17]. Отсюда и первоначальная терпимость в отношении незаконных действий президентов, посредством которых начинают выстраиваться «режимы ограниченного доступа». Пока «режим» еще не сформировался, включая всё новых акторов, у населения существует надежда на то, что «местный уроженец», использовав незаконный инструментарий – начиная с нарушений регламента принятия нормативно-правовых актов и заканчивая устранением оппонентов через инициирование антикоррупционных дел, будет «уважать пожелания и отвечать на потребности» населения. Однако как только «режим» начинает становиться ригидным, что не предполагает включения новых членов и исполнения взятых социальных обязательств, население начинает решать свои проблемы самостоятельно.
В качестве примера в этом контексте можно привести сопровождавшееся физическими столкновениями противостояние между местным населением и китайской компанией Zhong Ji Mining на золоторудном месторождении Солтон-Сары в Нарынской области в 2019 г., когда население оперировало фактами нарушения компанией экологических норм, обусловившими падеж скота, требуя прекращения ее деятельности и возмещения убытков, а также озвучивало недовольство прекращением нелегальной/кустарной добычи золота, которая зачастую выступала фактически единственным источником дохода для многих из них [13], c. 137]. В результате, китайский инвестор, несмотря на обращение к населению представителей правительства, был вынужден прекратить свою деятельность.
Как следствие, социологические опросы демонстрируют «эмоциональные качели» среди граждан Кыргызстана в отношении Китая, где изменения в уровне благожелательности коррелируют с антикитайскими митингами. Так, согласно результатам исследований Международного республиканского института, если в декабре 2017 г. 70% респондентов оценивало отношения с КНР как положительные [14], то в декабре 2018 г., когда началась волна митингов, так считало только 39% опрошенных [15], а уже в сентябре 2021 г. положительно к КНР относилось 61% граждан [16].
Китай – особый случай в социально-политической конъюнктуре Кыргызстана?
Проведенный анализ восприятия КНР политиками и населением Кыргызстана детерминирует необходимость выявить, чем они отличаются от восприятия других внешних акторов. Важность данного вопроса проявляется в том, что коррупционные скандалы с последующими арестами политиков и чиновников в республике возникали и вокруг месторождения Кумтор, которое до 2021 г. было инвестиционным проектом обвиняемой в нарушении экологических норм канадской компании Centerra Gold Inc., и вокруг американского военного объекта в аэропорту «Манас» (авиабаза, в последующем переименованная в центр транзитных перевозок, сохранив прежнюю функциональность). Кроме того, получили распространение политические и общественные дискурсы о том, что деятельность спонсируемых западными странами НПО, агрессивно продвигающих права человека, оказывает негативное воздействие на стабильность политической системы государства и ограничивает его суверенитет. Вместе с тем для многих молодых людей вовлеченность в деятельность НПО выступает способом улучшения своего социально-экономического положения. В этом аспекте французский социолог О. Руа в своем исследовании гражданского общества в Центральной Азии в начале 2000-х гг. отмечает, что зачастую его главные акторы – НПО представляют собой своеобразные фабрики по производству «привилегированной прослойки общества», которая, по факту, ориентирована не на решение социальных проблем или защиту прав «обездоленных и угнетенных», а на возможность выехать за границу, отрывающую перспективы самореализации [17], c. 144].
В свою очередь, предоставление Пекином кредитов на определенных условиях их реализации и возврата позволяет провести параллели со схемой либерализации новых независимых государств за счет помощи, выделявшейся международными финансовыми институтами в начале 1990-х гг., только без идеологической составляющей – в частности, требований либерализации экономики (сокращение государственной собственности), либерализации политики (урезание социальных обязательств государства), создания благоприятных условий для деятельности НПО и т. д. На то, что КНР не представляет «смертельной угрозы» либеральному мировому порядку, базирующемуся на принципах минимизации возможности войны и процветании торговли и прав человека, указывает, в частности, американский политолог Ф. Закария в одной из своих последних статей под названием «Новый китайский кошмар». Автор отмечает, что Китай интегрирован в мировую экономику и не ставит под сомнение легитимность «западной демократии» в США, Канаде и Европе [18].
Исходя из этого, представляется, что особенностями положения Китая в этой системе многовекторной внешней политики Кыргызстана при сохранении единого внутреннего вектора выступают следующие:
- географическая близость КНР при ограниченных прямых контактах между гражданами двух стран (в контексте взаимного лимитированного знания языков и национальных особенностей [8, с. 139–140]) и ее огромный перевес в численности населения [11, c. 147];
- сохраняющиеся в Кыргызстане фобии на фоне отсутствия центральноазиатской школы синологии, эксперты которой могли бы разъяснять стратегии и тактики поведения официального Пекина, в том числе во взаимодействии с правительствами государств региона, а также раскрывать особенности китайской культуры;
- продемонстрированное Пекином стремление получать долги в «твердой валюте» – месторождения полезных ископаемых, инфраструктурные проекты;
- латентные условия предоставления кредитов, о которых общественности становится известно постфактум.
Таким образом, подобная система взаимодействия КНР и КР создает систему сдержек и противовесов. С одной стороны, правительство Кыргызстана взаимодействует с Китаем исходя из тактических интересов обеспечения безопасности политического режима, нежели в соответствии с выверенной стратегией. Однако именно отсутствие стратегии во взаимодействии с КНР обусловливает «дилемму небезопасности режима», при которой выстроенный «режим ограниченного доступа» вокруг поступающих кредитных средств от Пекина разрушается действиями нового «местного уроженца», борющегося с несправедливостью этого «режима». С другой стороны, несмотря на то, что у Китая есть разработанная стратегия, которая и позволяет правительству КР в краткосрочной перспективе получать определенные бенефиции, и предоставляет гражданам Кыргызстана шанс улучшить свое социально-экономическое положение, она, вместе с тем, имеет ограниченную эффективность, проявляющуюся в а) существующих среди населения фобий в отношении Китая, которыми манипулируют отдельные политические лидеры, б) непрозрачности взаимодействия Пекина с правительством КР, результатом которого выступает растущий государственный долг.
Иными словами, негативный эмоциональный компонент обусловливает абсолютизацию в представлениях населения Кыргызстана роли Китая в генерировании экономических и экологических угроз при нивелировании акторности правительства Кыргызстана в создании благоприятной для этого конъюнктуры.
Автор: ИСАП
Литература:
[1] North D., Wallis J., Webb S. and Weingast B. Limited Access Orders. An Introduction to the Conceptual Framework // In the Shadow of Violence. Politics, Economics and the Problems of Development / Eds. D. North, et al. Cambridge: Cambridge University Press, 2013.
[2] Toktomushev K. One Belt, One Road: A New Source of Rent for Ruling Elites in Central Asia? // China’s Belt and Road Initiative and Its Impact in Central Asia / Ed. M. Laruelle. Washington, D. C.: The George Washington University, Central Asia Program, 2018.
[3] Kassenova N. China-Central Asia Relations: Re-learning to Live Next to the Giant // Routledge Handbook of Contemporary Central Asia / Eds. R. Isaacs and E. Marat. London and New York: Routledge, 2022.
[4] Bovensiepen J., Pelkmans M. Dynamics of Willful Blindness // Critique of Anthropology. 2020. Vol. 40. № 4.
[5] Kynge J. How the Silk Road Will Be Financed // Financial Times (09.05.2016) // URL: https://www.ft.com/content/e83ced94-0bd8-11e6-9456-444ab5211a2f
[6] Laruelle M. and Peyrouse S. China as a Neighbor: Central Asian Perspectives and Strategies. Singapore: Central Asia-Caucasus Institute and Silk Road Studies Program, 2009.
[7] Corridors of Power: How Beijing uses economic, social, and network ties to exert influence along the Silk Road (13.12.2022) // URL: https://www.aiddata.org/publications/corridors-of-power
[8] Nursha G. Chinese Soft Power in Kazakhstan and Kyrgyzstan: A Confucius Institutes Сase Study // China’s Belt and Road Initiative and Its Impact in Central Asia / Ed. M. Laruelle. Washington, D. C.: The George Washington University, Central Asia Program, 2018.
[9] Peyrouse S. China and Central Asia // The New Great Game. China and South and Central Asia in the Era of Reform / Ed. T. Fingar. Stanford: Stanford University Press, 2016.
[10] Метерова А. За 8 лет гражданство Кыргызстана получили 268 граждан КНР, из них 50% этнические кыргызы (18.12.2018) // URL: https://barometr.kg/za-8-let-grazhdanstvo-kyrgyzstana-poluchili-268-grazhdan-knr-iz-nih-50-etnicheskie-kyrgyzy
[11] Garibov A. Contemporary Chinese Labor Migration and Its Public Perception in Kazakhstan and Kyrgyzstan // China’s Belt and Road Initiative and Its Impact in Central Asia / Ed. M. Laruelle. Washington, D. C.: The George Washington University, Central Asia Program, 2018.
[12] Ismailbekova A. Native Son Japarov. The embodiment of Injustice? Anthropology Today. 2021. Vol. 37. № 5.
[13] Kulintsev Y., Mukambaev A., Rakhimov K., Zuenko I. Sinophobia in the Post-Soviet Space. A Reaction to Expansion or a Challenge to Integration? // Russia in Global Affairs. 2020. № 3.
[14] Public Opinion Survey Residents of Kyrgyzstan. November 19 – December 2, 2017 // International Republican Institute // URL: https://www.iri.org/wp-content/uploads/2018/02/2018-2-5_iri_poll_presentation_kyrgyzstan.pdf
[15] Public Opinion Survey Residents of Kyrgyzstan. November 22 – December 4, 2018 // International Republican Institute // URL: https://www.iri.org/wp-content/uploads/2019/02/february_2019_kyrgyzstan_poll.pdf
[16] National Poll of Kyrgyzstan. September 11 – September 26, 2021 // International Republican Institute // URL: https://www.iri.org/wp-content/uploads/2021/10/final_kgz-21-ns-03-ppt.pdf
[17] Roy O. Soviet Legacies and Western Aid Imperatives in the New Central Asia // Civil Society in the Muslim World: Contemporary Perspectives / Ed. A. B. Sajoo London; New York: Tauris in association with the Institute of Ismaili studies, London, 2002.
[18] Закария Ф. Новый китайский кошмар // Россия в глобальной политике. 2020. № 4. Июль–август // URL: https://globalaffairs.ru/articles/novyj-kitajskij-koshmar/
Иллюстрация: today.kg
При использовании материалов ИСАП ссылка на источник обязательна
Постоянный адрес статьи: https://isap.center/analytics/84