В статье рассматривается специфика транслируемого (про)западным экспертным сообществом деколонизационного дискурса в отношении Центральной Азии, который, абсолютизируя эмоциональную оценку негативных аспектов советского прошлого, искажает историю.
В настоящее время в (про)западном экспертном пространстве в странах бывшего СССР, включая республики Центральной Азии, получили распространение дискурсы об их «колониальном» прошлом и необходимости деколонизации. При этом «колониальное» прошлое в составе СССР ретранслируется на сегодняшнюю Россию, взаимодействие с которой требует «деколонизационного» мышления. В статье обосновывается тезис о том, что данные дискурсы – реакция на отсутствие негативного отношения местного населения к России, что подрывает усилия по демонизации образа последней на международной арене. В свою очередь, противостояние данным негативным дискурсам, создающим, по сути, негативные симулякры, представляется эффективным путем а) активизации научно-исследовательского, аналитического потенциала России; б) приоритезации более гибких механизмов публичной дипломатии.
Обоснование данного тезиса выстраивается в концептуальных рамках теории «негативной предвзятости», взятой из сферы коммуникаций. Согласно данной теории, на эмоциональном уровне люди, которые обладают негативной информацией о чем-либо, переносят этот негатив на всю получаемую информацию об этом объекте/процессе/феномене. Однако если информация подается не в эмоциональном формате, а в когнитивном, основанном на анализе концептуально выстроенных как положительных, так и отрицательных фактов, то имеющиеся у людей предварительные негативные оценки объекта/процесса/феномена не нейтрализуют получаемые положительные сведения [1], поскольку вкупе с негативными воспринимаются как потенциальный индикатор стремления автора материала просвещать людей, а не манипулировать общественным мнением [2].
Образ России в Центральной Азии
Россия остается в регионе одним из влиятельнейших игроков, несмотря на украинский кризис и связанное с ним санкционное давление «коллективного Запада». Значимость данного влияния усиливается следующими моментами на двух уровнях. На уровне населения это проявляется в том, что из общественного дискурса улетучивается безусловное благоговение перед универсальными ценностями демократии и растет скептицизм в отношении процветающего демократического будущего. Данная тенденция еще более укрепилась после вывода войск США из Афганистана, ставшего индикатором дестабилизирующей, нежели миротворческой роли США [3]. По сути, имидж США как транслятора демократии подрывается расхождениями между словом и делом – кризис, который был обозначен еще в 2014 г. экспертами Центра Вильсона [4]. А также общим негативным фоном всей внешней политики США в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке за последние 10 лет, результатом которой стали разрушение целых государств и гибель сотен тысяч людей, гуманитарный кризис, голод и бесконечное гражданское противостояние.
На этом фоне выгодно выступает Россия, которая остается ключевой страной-реципиентом трудовых мигрантов в силу географической близости, с одной стороны, и общего языкового пространства, с другой. Ее образ даже в глазах живущих в сложных социальных условиях трудовых мигрантов имеет позитивную коннотацию, основанную на положительных оценках а) реализуемых в России программ по поддержке социально уязвимых слоев населения, отражающих мощь государства и политическую волю властей; б) экономической мощи России, проявляющейся, в том числе, в более высокой оплате труда и больших возможностях трудоустройства, в сравнении с родиной [5]; в) транслирования традиционных ценностей (прежде всего неприятие в качестве нормы ценностей ЛГБТ-сообществ) [6, c. 65].
На уровне политических режимов сохранение позиций России проявляется в апеллировании к политической поддержке и помощи со стороны России как механизмам укрепления своей легитимности в контексте декларирования приверженности многовекторной внешней политике [3]. Кроме того, важным сближающим фактором на уровне политических режимов выступает симбиоз формальной и неформальной политики, присущий советской системе управления [7]. Иными словами, сохраняется система координат взаимодействия с относительно понятными правилами поведения.
Западный деколонизационный дискурс
Соответственно, используя терминологию теории имидж-билдинга, естественный образ России в регионе является устоявшимся, а конструируемый имидж США как лидера Западного мира, основанного на либерально-демократических ценностях, разрушается. В этих условиях реанимация образа США осуществляется через противопоставление с имиджем России на уровне дискурса в дихотомии «демократический Запад vs авторитарная Россия», а не действительных трансформаций в русле синхронизации внешнеполитических шагов и лозунгов.
Для демонизации образа России используется теория деколонизации. По сути, это вольная интерпретация прошлого постсоветских государств. В этом аспекте в полной мере задействован «закон власти», описанный американским писателем Р. Грином, согласно которому, поскольку прошлое «мертво и погребено», для достижения своих целей его можно «подправить», добавить в него «собственные строки» [8], c. 525]. В результате, выстраивается четкая взаимосвязанная цепочка: 1) СССР – колониальная империя прошлого; 2) Россия как наследница СССР – колониальная империя настоящего; 3) деколонизация – переоценка настоящего через переосмысление прошлого.
При этом дискурс о деколонизации имеет искаженный характер, поскольку он не способствует движению вперед постсоветских республик, а призывает к националистической и изоляционистской политике, которая якобы способствует возврату «этнокультурной аутентичности» [9], c. 123] как антидота тоталитарному советскому прошлому, где национальные меньшинства, согласно этому дискурсу, были вынуждены отказаться от своей аутентичности в пользу конструируемой советской наднациональной идентичности.
Обнуление советского прошлого и возврат к аутентичности противоречит а) сущности современного государства (modern state) с развитым бюрократическим аппаратом, функционирующим в соответствии с нормами либерализма, институты которого определили становление демократических режимов в странах современного Запада [10, c. 27]; б) описываемым западным экспертным сообществом проблемам неопатримониализма, которые мешают выйти странам Центральной Азии из «серой зоны» и стать полноценными демократиями [11, c. 9]. Более того, неконтролируемые процессы поиска аутентичности могут способствовать росту количества националистически настроенных групп вигилантов, действия которых находятся в диссонансе с принципами прав человека, религиозными ценностями – в данном случае исламом и общечеловеческими нормами морали.
Вместе с тем экспертные мероприятия по деколонизации проходят не на местных языках Центрально-Азиатского региона, а на русском или английском и финансируются западными организациями. Соответственно, актуализируются вопросы: а) есть ли действительно среди населения региона запрос на деколонизацию в условиях, когда для его трансляции используется язык «колонизаторов»; б) насколько данный дискурс является естественным, а не навязанным извне, будучи активизированным после начала украинского кризиса и спустя более 30 лет после распада «колониального» СССР.
С точки зрения технологии привлечения внимания аудитории подобные медиатизированные дискурсы зачастую имеют эмоциональную окрашенность и выстраиваются по схеме PMHS: pain – more pain – hope – solution (боль – еще больше боли – надежда – решение) – и связывают прошлое с настоящим по формуле, описанной выше. В частности, на примере одного из экспертных обсуждений схема PMHS реализуется следующим образом: военные действия в Украине – Центральная Азия является частью постсоветского пространства и может быть следующей горячей точкой – это можно предотвратить через самопознание и возвращение своей идентичности – отказ от взаимодействия с Россией как страной-наследницей СССР [12].
Данный принцип используется и в исследованиях памяти (memory studies), основанных на интервью очевидцев и родственников трагических событий советской истории, окрашенных эмоциями [13]. Данные исследования, зачастую посвященные только негативно окрашенным аспектам советского прошлого – репрессиям, чисткам, ГУЛАГу и т. д., являясь одной из важнейших методологий исследования прошлого, приводят к искажению истории, когда их результаты абсолютизируются и рассматриваются в качестве доказательств необходимости пересмотра истории, восстановления разрушенной религиозной, культурной, этнической гомогенности и аутентичности.
Вкупе прослеживается попытка трансформировать общественное сознание в направлении оценки политики России на постсоветском пространстве в целом и в Центральной Азии, в частности, не как противостояния России и Запада (такое мнение является наиболее распространенным в Центрально-Азиатском регионе) [14], рассматриваемого рядом экспертов в качестве отголоска советского прошлого, препятствующего отрицательному восприятию России [15], а как противостояния России и республик бывшего СССР. Иными словами, дискурс о деколонизации формирует почву для переоценки текущего уровня и качества взаимодействия с «колонизатором».
Перспективные механизмы выстраивания Россией дискурса, альтернативного деколонизационному
В противовес результатам исследований памяти, имеющих эмоциональный посыл, связанный с субъективными оценками советской политики жертвами трагических событий, результаты исследований советского прошлого на предмет его колониальности через сопоставление СССР с колониальными империями Нового времени, которые проводились западными учеными, в настоящее время замалчиваются. Эти исследования отражают как положительные, так и отрицательные факты истории и определяют природу СССР как «модернизационное многонациональное государство с евроцентричным имперским аспектом» [16].
В дискурсе о деколонизации не получают отражения следующие нарративы этих исследований:
- советский социализм был источником вдохновения для антиколониального движения в период «холодной войны», когда т. н. «второй мир» был для «неразвитого» «третьего мира» альтернативной доминирующему «первому миру» моделью развития;
- в СССР органично сочеталось развитие этнической и наднациональной идентичностей – «политика коренизации была направлена на формирование постимпериалистического модернизационного государства посредством генерации динамик нациестроительства и гомогенизации всех народов в рамках единой системы управления»;
- в Центрально-Азиатском регионе в период распада СССР не было освободительных движений именно в силу того, что Россия не воспринималась как «другой», «иностранный» завоеватель, разделяя «азиатскость (Asianess) и евразийскость (Eurasianess) с народами, населявшими СССР», а на заре распада СССР факторами протестных движений, кроме националистических, выступали межэлитная конфронтация и международное вмешательство [16]. Более того, социальные опросы в среде населения республик региона в 1991 г. показывали, что почти 80% опрошенных были против выхода из состава СССР [17].
Представляется целесообразным задействовать данные факты, которые, что важно, были отмечены западным академическим сообществом как контраргументы в отношении деколонизационного дискурса. Однако технология «пинг-понга» и указания на существующее расхождение между делом и словом стран Запада, и прежде всего США, в условиях информационного противостояния с активным использованием месседжа о пропаганде является неэффективной.
Таким образом, западный деколонизационный дискурс выстраивается главным образом в эмоциональном формате, манипулируя переживаниями людей путем нейтрализации всего того, что было положительного в СССР и экстраполируя это на современную Россию. Его актуализация носит внешний, привнесенный характер и в долгосрочной перспективе создает условия для отката в социально-политическом развитии стран региона. Россия, имея естественный положительный образ в силу эмпирического знакомства граждан центральноазиатских республик, находящихся в трудовой миграции, и сохраняющейся общности политико-исторической памяти политических режимов государств региона и России, может успешно транслировать контрдискурс о деколонизации в когнитивном формате, который позволит укрепить культурно-гуманитарное взаимодействие народов, а также противопоставить аргументы обвинениям российских СМИ в пропаганде.
Автор: ИСАП
Использованные источники:
[1] Klebba J., Unger L. S. The Impact of Negative and Positive Information on Source Credibility in a Field Setting // NA – Advances in Consumer Research. 1983. Vol. 10 // URL: https://www.acrwebsite.org/volumes/6070/volumes/v10/NA-10
[2] Öksüz A., Walter N., Montag S., Becker J. Why Negative Information is Positive – Increasing Perceived Trustworthiness of Cloud Computing Providers through Risk Communication via Websites // SIGHCI 2014 Proceedings. 19 // URL: http://aisel.aisnet.org/sighci2014/19
[3] Toktomushev K. Sino-Russian interests in Central Asia. Can the EU offer an alternative? // Amijonov F., Toktomushev K. The Return of Central Asia: the EU’s Engagement with a Region Threatened by the Dragonbear (28.02.2023) // URL: https://encouncil.org/wp-content/uploads/2023/03/Studie-23-02-28-The-Return-of-Central-Asia.pdf
[4] Gerber T. P., Zavisca J. What 18 focus groups in the former USSR taught us about America’s image problems (summer 2015) // URL: http://wilsonquarterly.com/quarterly/summer-2015-an-age-of-connectivity/what-18-focus-groups-in-former-ussr-taught-us-about-americas-pr-problems/
[5] What Does Russia’s Ukraine Invasion Mean for Central Asia?: Webinar // The Diplomat Magazine [Video] (March 15, 2022) // URL: https://www.youtube.com/watch?v=bKIeGxE93F0
[6] Lewis D. Reasserting Hegemony in Central Asia: Russian Policy in Post-2010 Kyrgyzstan // Journal of International Relations. 2015. No 3.
[7] Busygina I., Filippov M. Prevailing Soviet Legacies // PONARS Eurasia Commentary (December 27, 2022) // URL: https://www.ponarseurasia.org/prevailing-soviet-legacies/
[8] Грин Р. 48 законов власти. М.: РИПОЛ классик, 2006.
[9] Mamedov G. Decolonial Efforts in the Post-Soviet Context // Perverse? Decolonization? / Eds. Ekaterina Degot, David Riff, Jan Sowa. Berlin/Cologne: Archive Books/Akademie der Künste der Welt, 2021.
[10] Zakaria F. The Rise of Illiberal Democarcy // Foreign Affairs. Nov./Dec. 1997.
[11] Carothers T. The End of the Transition Paradigm // Journal of Democracy. 2002. Vol. 13. No. 1.
[12] Деколонизация. Что это значит в нашем случае? // Проект «Маек Башта» [Видео] (5 марта 2022) // URL: https://www.youtube.com/watch?v=KGutgt3szjg
[13] См. официальный сайт проекта «Эсимде» // URL: https://ru.esimde.org
[14] Kluczewska K. How the War in Ukraine Affects Countries That Depend on Russia // ENC Analysis. April 2022 // URL http://www.encouncil.org/wp-content/uploads/2022/04/Karolina-Kluczewska_How-the-War-in-Ukraine-Affects-Countries-that-Depend-on-Russia.pdf
[15] McGlinchey E., Dzhuraev S. Russia’s Erosion in Central Asia // PONARS Eurasia Policy Memo. November 4, 2022. No. 808 // URL: https://www.ponarseurasia.org/wp-content/uploads/2022/11/Pepm808_McGlinchey-Dzhuraev_Nov2022.pdf
[16] Heathershaw J. Central Asian Statehood in Post-Colonial Perspective (2010) // URL: https://ore.exeter.ac.uk/repository/bitstream/handle/10036/3185/Heathershaw-Central%20Asian%20statehood.pdf?sequence=1
[17] Сообщение Центральной комиссии референдума СССР. Об итогах референдума СССР, состоявшегося 17 марта 1991 года // Правда. 27 марта 1991 г. // URL: https://www.gorby.ru/userfiles/file/referendum_rezultat.pdf
Иллюстрация: www / societyandspace.org
При использовании материалов ИСАП ссылка на источник обязательна
Постоянный адрес статьи: https://isap.center/analytics/119