Надежда Таткало
Ферганская долина представляет собой сложный географический и социально-экономический регион, характеризующийся одним из самых высоких показателей плотности населения в мире, сложной системой регулирования водных ресурсов и мозаичной этнической картиной, а также нерешенными вопросами принадлежности приграничных территорий, которые находятся в «подвешенном состоянии» – государство не решает, а местное население адаптируется к сложившимся обстоятельствам. При этом существующий пласт аналитического материала зачастую изображает долину, территорию которой делят Кыргызстан, Таджикистан и Узбекистан, как точку нестабильности либо в силу отмеченной выше сложности региона, либо в силу специфики политики, проводимой центральноазиатскими республиками [1, с. 13].
Исходя из этого, представляется, что недавний конфликт на границе между Кыргызстаном и Таджикистаном следует рассматривать не только с точки зрения двустороннего спора, где достаточно сложно определить правых и виноватых в силу наложения трех факторов: а) противоречий между местными жителями, зачастую имеющих бытовой характер; б) применения пограничными службами силовых методов при возникновении бытовых споров местного населения; в) искажения информации о реалиях повседневной жизни местного населения (признанная Таджикистаном фейковой информация от местного отделения «Радио Свободы» (Озоди) о задержании школьников, проживающих в Ворухе, и нанесении им телесных повреждений пограничниками Кыргызстана).
В этом контексте представляется целесообразным провести анализ а) ситуации с регионального ракурса с включением Узбекистана и б) событий, предшествовавших военным столкновениям, включая заявления официальных лиц. Данный подход к анализу конфликтной ситуации предполагает необходимость обозначения трех предварительных теоретических замечаний, в рамках которых будет выстраиваться доказательная база данной статьи.
Первое. Участники конфликтной ситуации рассматриваются нами через призму комплексного подхода, синтезирующего принципы реализма и теории безопасности политического режима, что предполагает анализ действий руководства государств, а не межэтнических взаимоотношений. Согласно основателям школы международного реализма, межгосударственные отношения выстраиваются с учетом следующих условий: а) в анархичной системе международных отношений отсутствует наднациональный актор, обладающий ресурсами и возможностями для принуждения государств к исполнению заключенных соглашений или к неприменению силы; б) военная мощь играет ключевую роль в обеспечении государством своей безопасности [2, с. 14]. При этом безопасность государства может пересекаться с безопасностью и стабильностью политического режима в силу того, что последний соединяет эти понятия [3, с. 162–163]. Данное утверждение противоречит таким положениям теории реализма, как унитарность, закрытость и рациональность государств, отвергающим значимость интересов различных внутренних акторов в оказании влияния на характер поведения государства на мировой арене. Однако оно позволяет раскрыть возможные причины обострения приграничных споров не только с позиции естественности конфронтации государств за жизненное пространство [2, с. 15].
Второе. Обозначенный синтез теорий реализма и безопасности режима предполагает необходимость использования понятия государственной границы в широком смысле. Как правило, под этим термином в узком смысле понимается тонкая линия, обозначающая территориальные пределы государства, территориальный маркер распространения его юрисдикции и суверенитета [4, с. 141, 145]. Однако такое восприятие объективно применительно к картографическим, графическим изображениям. Реалии же международных отношений указывают на то, что государственная граница представляет собой сложный конструируемый элемент, являющийся не «лимитом политики, а собственно локацией политической жизни» [5, с. 220], что может быть усложнено воздействием на эту «политическую жизнь» третьей стороны – стороны, заинтересованной в ее дестабилизации.
Исходя из широкого понимания государственной границы, следует выделить особенности ее восприятия как «политической жизни» ее участниками и внешними игроками:
- для местного населения это есть экзистенциональное пространство, взаимодействие в котором осуществляется как по линиям формальных, так и неформальных каналов (взаимодействие местных жителей без прохождения предусмотренных законом процедур пересечения границы, контрабанда товаров, нелегальная миграция и т. д.). При этом не имеет значения, насколько экономически и политически развита та или иная страна – неформальные каналы коммуникации населения по обе стороны границы являются обязательным атрибутом их взаимодействия;
- для политиков контроль границы является не средством достижения цели – безопасности государства, а сама цель. Иными словами, это механизм демонстрации силы и утверждения своих позиций. Так, ужесточение пограничного контроля со стороны США на американо-мексиканской границе в 1990-х гг. под лозунгами борьбы с наркотрафиком и незаконной миграцией имело прежде всего политический мотив – «создавая впечатление, что граница находится под полным контролем, местные и федеральные политики формировали свой образ защитников нации» [4, с. 142];
- для внешних акторов это рычаг воздействия на государства в зоне их национальных интересов. Как отмечают К. Пиплз и Н. Воган-Уильямс, поскольку установить полный контроль над границей невозможно, «приграничные игры», в которые играют государства, сами выступают в качестве политически значимых практик по обеспечению безопасности [4, с. 142].
Третье. Сложные приграничные вопросы в Ферганской долине рассматриваются в данной статье с позиции тезиса о том, что в советский период в основе административно-территориального деления Центральной Азии лежало два принципа – национальный и экономический. При этом последнему отдавалось приоритетное значение, что проявлялось в том, что города, являющиеся центрами торговли, администрирования и культуры, выступали в качестве обязательных атрибутов формируемых республик [6, с. 107–108]. По мнению А. Хогена, цель размежевания региона состояла не в том, чтобы создать независимые в экономическом плане территориально-государственные образования, а в том, чтобы последние располагали минимальным набором средств для организации экономической жизни и администрирования [7, с. 197]. Соответственно, представляется нецелесообразным распространенное утверждение о том, что национальная политика советского руководства была нацелена на поддержание межнациональной напряженности, препятствующей отделению республик от СССР. Предполагается, что создание анклавов имело целью усиление экономической взаимозависимости национальных республик.
Здесь можно провести параллель с теми долгосрочными бенефициями, которые получил Китай, предоставив в 1898 г. около тысячи квадратных километров земли на полуострове Цзюлун и вокруг него – Цзюлун и Новые территории Гонконга – в аренду Великобритании на 99 лет и не получив при этом арендной платы, обязательства по выплате которой британская сторона брала на себя согласно подписанному договору. В результате, в 1980-х гг. стало очевидным, что эти территории являются неотъемлемой частью британской колонии – Гонконга, множество экономических и инфраструктурных объектов которого были размещены на арендованных землях. Это обусловило невозможность возврата Новых территорий Китаю по окончании срока аренды без фактической блокады экономики колонии. Соответственно, британское правительство было вынуждено в 1997 г. вернуть Китайской Народной Республике не только арендованные земли, но и сам Гонконг.
Принимая во внимание обозначенные замечания, в статье обосновывается тезис о том, что приграничный конфликт между Кыргызстаном и Таджикистаном это результат: а) сложившейся асимметрии в решении приграничных вопросов в треугольнике «Кыргызстан – Узбекистан – Таджикистан», при которой последний оказался на периферии в условиях пандемии, предполагающих усиление роли и значимости государства в регулировании общественно-политической жизни (от чего зависит кредит доверия правящему режиму), а первый на этом фоне получил значительные бенефиции, и б) неосторожных высказываний одной стороны и неадекватной и несоразмерной реакции на них другой стороны.
Усиление кыргызско-узбекского взаимодействия. Для борьбы с пандемией Узбекистан оказывал значительную гуманитарную помощь Кыргызстану в виде поставок медицинского оборудования, лекарственных препаратов и продовольственных товаров как до смены власти в республике, так и после нее. Кроме того, накануне государственного визита избранного в январе нового главы КР С. Жапарова в Узбекистан в марте 2021 г. стало известно, что будет создан кыргызско-узбекский фонд развития с уставным капиталом в 50 млн долларов, договоренности о котором были достигнуты еще в период президентства С. Жээнбекова. При этом одной из важнейших тем кыргызско-узбекских переговоров стало согласование спорных участков границы между двумя республиками. И здесь важно отметить три момента, необходимых для анализа последующих кыргызско-таджикских переговоров:
- во-первых, не последнюю роль в успехе кыргызско-узбекских переговоров сыграл факт получения Узбекистаном в 2020 г. статуса наблюдателя в ЕАЭС, что детерминирует важность установления взаимовыгодных условий для эффективного экономического взаимодействия со странами – членами Союза;
- во-вторых, договоренности по общим направлениям делимитации узбекско-кыргызской границы были достигнуты на уровне глав государств с последующими переговорами правительственных делегаций;
- в-третьих, митинг жителей Кара-Суйского района Ошской области по передаче Узбекистану земель вокруг Кемпир-Абадского водохранилища свидетельствует о том, что принятию решений по приграничным вопросам и их обнародованию должна предшествовать масштабная работа с местным населением, для которого это вопросы не статуса, а комфортного и безопасного проживания.
Дискурсные кыргызско-таджикские недопонимания. После удовлетворяющих оба государства результатов государственного визита С. Жапарова в Узбекистан избранный президент Кыргызстана заработал политические очки для укрепления своих позиций, продвинувшись в решении сложного приграничного вопроса, и достигнутый в Ташкенте консенсус подготовил необходимые условия для возможного расширения взаимодействия с ЕАЭС, начались переговоры с Душанбе. Сложностей в кыргызско-таджикских приграничных вопросах добавили два момента: 1) заявление премьер-министра Кыргызстана в феврале 2021 г. о том, что «начало канала, который выходит на Торт-Кульское водохранилище, перешло Таджикистану», уточненное в последующем утверждением о том, что речь шла о канале Кайырма и что Кыргызстан намерен включить водозабор «Головной» и Торт-Кульское водохранилище в список стратегических объектов; 2) отсутствие контактов на высшем государственном уровне, которые, если рассматривать ситуацию с точки зрения безопасности политического режима, гарантируют бонусы обеим сторонам, как в случае с кыргызско-узбекскими переговорами.
Как следствие, результаты переговоров правительственных делегаций оказались весьма противоречивыми: со стороны Кыргызстана озвучивалось намерение обменяться территориями (по сути, по аналогии с достигнутыми договоренностями с Узбекистаном), а со стороны Таджикистана последовали сдержанные заявления об обмене мнениями в дружественной атмосфере. В последующем эти результаты были фактически обнулены предложением кыргызской стороны в конце марта произвести взаимовыгодный обмен территориями – обменять принадлежащий Таджикистану Ворух на территории в Баткенской области Кыргызстана, которое было встречено в Душанбе негативно, что проявилось в заявлениях бывшего министра иностранных дел республики и самого президента, посетившего Ворух. Последний факт можно рассматривать в качестве не только индикатора того, что приграничный вопрос напрямую связан с интересами правящего политического режима, но и маркера заинтересованности соседнего государства в переговорах на уровне президентов.
Иными словами, стороны не услышали друг друга. Заметим, что с точки зрения позиционирования политического режима Бишкек имел выгодные условия, принимая во внимание успех в переговорах с Узбекистаном, что не устраивало Душанбе. Отсюда и такие сдержанные оценки прошедших переговоров на правительственном уровне.
Политика Таджикистана по утверждению своих позиций и демонстрация силы. Представляется, что в этих условиях Таджикистан стал предпринимать меры по перехвату первенства, что проявилось в следующих фактах:
- захват двух кыргызстанцев пограничниками соседнего государства и распространение представителями местной администрации Воруха фейковой информации о захвате таджикских школьников кыргызскими пограничниками, что выглядело как попытка обеления имиджа Таджикистана, с одной стороны, и создания образа врага в лице соседнего государства – с другой;
- начало вооруженных столкновений 29 апреля, в день заседания секретарей комитетов безопасности стран – членов ОДКБ, где председательствует Таджикистан, что можно квалифицировать как демонстрацию Душанбе приоритетов национальных интересов перед наднациональными договоренностями;
- усиление паспортного контроля и последующая депортация жителей Лахшского района, имеющих паспорт Кыргызской Республики, что разрушает уникальное социальное пространство приграничного региона, созданное на перекрестке формальных и неформальных отношений местных жителей, у которых имеются родственные связи на обеих сторонах границы.
Влияние конфликта на расклад сил в «большой игре». В результате, данные факты имеют негативную коннотацию не только с точки зрения коммуникации местных жителей – создается атмосфера социальной напряженности и взаимного недоверия (подозрения обеих сторон в отношении их действий на водозаборе – мероприятия по его очистке кыргызстанцами и установление видеокамер таджикистанцами, последующее забрасывание друг друга камнями), особенно в условиях отсутствия официальных данных со стороны Таджикистана о числе погибших и пострадавших, а также понесенного материального ущерба.
Конфронтация на границе имеет и ряд последствий в аспекте межгосударственных отношений на уровне ОДКБ и шире – позиций организации на международной арене как антиподе НАТО. Во-первых, встает вопрос разработки механизмов урегулирования споров между странами – участницами ОДКБ с дислоцированными на их территориях военными объектами России, которая является локомотивом организации. Во-вторых, вызывает сомнение слаженность работы силовых ведомств обеих республик в борьбе с угрозами региональной безопасности. И это всё на фоне вывода войск НАТО из Афганистана и официального заявления президента США по этому поводу, в котором государства Центральной Азии ни разу не были упомянуты. Ключевыми заинтересованными сторонами в этом вопросе, которые Вашингтон просит оказывать поддержку Афганистану, Дж. Байденом обозначены Россия, Китай, Пакистан, Индия и Турция, а сам процесс вывода обозначен как «ответственный», «неторопливый» и «осторожный», а также связанный с адекватным ответом США на агрессивные действия «Талибана» [8]. Иными словами, а) центральноазиатские государства являются для США объектом, а не субъектом региональной политики; б) ситуация в Афганистане нестабильная и в любой момент может потребовать вмешательства Вашингтона. Отсюда третья проблема, актуализированная кыргызско-таджикским конфликтом, – векторы и формы усиления влияния США в регионе, учитывая обозначившееся уязвимое место ОДКБ.
Таким образом, в период СССР на территории региона была создана сложная система экономического взаимодействия, проблемы которой не могут быть решены по принципу «взять всё и поделить», как и в кейсе с материковыми территориями Гонконга. Ситуация усложняется политическими амбициями правящих режимов государств, которые, разыгрывая «приграничные карты», не хотят слушать друг друга. Как следствие, на заявления, сделанные одной стороной, другая сторона дает неадекватные и несоответствующие степени недопонимая ответы. В свою очередь, главными пострадавшими в этой ситуации выступают местные жители, для которых граница – это локация их существования. При этом их положение усугубляется двумя факторами: а) фейковыми информационными вбросами в ходе «приграничных игр»; б) инверсией принятия политических решений – спусканием этой задачи с высокого институционального уровня на более низкий, что, в свою очередь: а) влияет непосредственно на условия жизни населения без предварительных исследований и обсуждений; б) создает почву для манипуляций настроениями местных жителей. В терминологии М. Фуко, в этом случае можно говорить о биополитике – государство определяет формы существования местных жителей, а также их отношение к соседям.
В этих условиях представляется, что центральным моментом, способным предотвратить не только эскалацию конфликта, но и возможность изменения статус-кво в положении мировых акторов в регионе, выступает такой трюизм, как своевременное принятие решения сесть за стол переговоров на устраивающем все стороны уровне официальных лиц государства.
Литература: [в начало]
[1] Starr F. Ferghana Valley: The Heart of Central Asia / Eds.: S. Frederick Starr with Baktybek Beshimov, Inomjon I. Bobokulov, and Pulat Shozimov. – New York: M. E. Sharpe, Inc., 2011.
[2] Glaser C. L. Realism // Contemporary Security Studies / Еd. Allan Collins. – Oxford: Oxford Univ. Press, 2013.
[3] Jackson R. Regime Security // Contemporary Security Studies / Еd. Allan Collins. – Oxford: Oxford Univ. Press, 2013.
[4] Peoples C. and Vaughan-Williams N. Critical Security Studies. An Introduction. – Oxon: Routledge, 2010.
[5] Balibar E. The Borders of Europe // Cosmopolitics: Thinking and Feeling beyond the Nation / Еds. Pheng Cheah and Bruce Robbins. – London and Minneapolis, MN: Univ. of Minnesota Press, 1998.
[6] Abashin S., Abdullaev K., Abdullaev R. and Koichiev A. Soviet Rule and the Delineation of Borders in the Ferghana Valley, 1917 – 1930 // Еds. S. Frederick Starr with Baktybek Beshimov, Inomjon I. Bobokulov and Pulat Shozimov. – New York: M. E. Sharpe, Inc., 2011.
[7] Haugen A. Drawing Borders // The Establishment of National Republics in Soviet Central Asia. – London: Palgrave Macmillan, 2003.
[8] Joe Biden Explains US Troops Withdrawal from Afghanistan (15.04.2021) / CNN YouTube channel // URL: https://www.youtube.com/watch?v=un1CcbrkuZ0
Иллюстрация: Getty Images